Их называли институтками, жантильными белоручками и сентиментальными барышнями, считающими, что «булки растут на деревьях» и «после тура мазурки кавалер обязан жениться», а слово «институтка» стало синонимом излишней сентиментальности, впечатлительности и ограниченности.

В 1764 году в Санкт-Петербурге было создано Воспитательное общество благородных девиц, которое позже стало Смольным институтом. Если учесть, что до этого необходимость женского образования ставилась под большое сомнение, дело было поистине революционным.

Смольный институт благородных девиц

В указе Екатерины II говорилось, что цель создания заведения — «дать государству образованных женщин, хороших матерей, полезных членов семьи и общества». Устав Института разослали «по всем губерниям, провинциям и городам… дабы каждый из дворян мог, ежели пожелает, дочерей своих в молодых летах препоручить сему от Нас учрежденному воспитанию».

Однако, немногие из знати были согласны обрекать своих дочерей на безвыездные 12 лет учебы, после которых вставал нелегкий вопрос о дальнейшей выдаче замуж чересчур образованной девицы. И все же, в 1764 году, в августе первый набор состоялся.

Преподаватели Смольного института

Правда, вместо предполагаемых 200 учениц набрали только 60 девочек 4-6 лет. Это были дети из малообеспеченных, но родовитых дворянских семей. Год спустя в институте открыли факультет «для мещанских девиц». Крестьянских девочек в заведение не принимали.

Институт просуществовал 153 года, через него прошли 85 выпусков, «дух просвещенья» улетучился, а казарменные порядки остались и умение обходить их тоже было наукой.

Преподаватели Смольного института в учительской комнате

Все воспитанницы делились на парфеток и мовешек. Первое звание доставалось тем, кто полностью подчинялся правилам и обычаям институтской жизни, отличался послушанием и отменным поведением, был совершенством (от французского «parfaite» — совершенная) во всех отношениях: умел вести себя как следует, отвечать вежливо, изящно делать реверанс и всегда держать корпус прямо.

Всякое же нарушение порядка было отступлением от институтского «благонравия» и считалось «дурным поведением». Поэтому шалуний и строптивиц называли «мовешками» («mauvaise» — плохая). Попасть в их число можно было за любое отступление от правил: слишком громкий разговор на перемене, небрежно заправленную постель, не по уставу завязанный бант на переднике, порванный чулок или выбившуюся прядь из строгой прически.

У директора

Телесные наказания к нарушительницам не применялись, однако с теми, кто совершил какой-либо проступок, особенно не церемонились: передник заменяли тиковым, переводили за специальный стол в столовой, где приходилось есть стоя, или оставляли стоять посреди столовой во время обеда, приколов неубранную бумажку или рваный чулок к платью. Но некоторые воспитанницы бунтовали против порядков сознательно.

Урок рисования

Внешность учениц была строго регламентирована: аккуратная форма, одинаковые прически, разные для разных возрастов — младших девочек часто коротко стригли, а старших заставляли строго закалывать волосы.

Форма состояла из платья с короткими рукавами и вырезом, фартука (передника), пелеринки и нарукавников на тесемках. Цвет формы зависел от класса обучения: младшим выдавали практичные кофейные платья с белыми передниками, за что их звали кофейницами или кофульками, средним — синие, а у старших — были белые платья с зелеными передниками.

Младшая группа на экзамене по классу вокала

Пепиньерки — те, кто оставался после окончания основного курса с целью получения дальнейшего образования и карьерного роста до классной дамы, носили серые платья. Многие девушки содержались в Смольном за счет стипендий частных лиц. Такие барышни носили на шее ленточку, цвет которой выбирал благотворитель.

Так, у стипендиаток Павла I они были голубые, у Демидовских – померанцевые, протеже Бецкого повязывали зеленые, а Салтыкова – малиновые. За тех, кто не мог получить какую-либо стипендию, вносили плату родные. В начале XX века это было около 400 рублей в год. Количество мест для таких учениц было ограничено.

Урок пения

Основным критерием отбора классных дам, обязанных следить за достойным воспитанием девочек, обычно был незамужний статус. Во времена, когда удачный брак было главным и, соответственно, наиболее желанным событием в жизни женщины, неустроенность личной жизни весьма негативно отражалась на характере. Окруженная молодыми девушками, осознавая, что жизнь не оправдала ожиданий, стареющая особа начинала отыгрываться на своих подопечных, запрещая, все, что можно, и наказывая за малейший проступок.

В швейной мастерской

Учителей-мужчин в Смольный брали исключительно женатых, по возможности пожилых или весьма невзрачной внешности, зачастую с физическими недостатками, дабы не вводил непорочных девиц во искушение.

Тем не менее, обычно поклонницы были у любого, кто имел хоть какое-то отношение к институту. Это было связано со специфической институтской традицией — обожанием, то есть стремлением находить себе объект поклонения, кумира в лице того, кто попадется под руку. Подруга, старшеклассница, священник, учитель, император. Обожать кого-нибудь следовало обязательно. Только классных дам не жаловали, это было следствием боязни быть заподозренной в откровенном подхалимаже.

Урок игры на арфе

Предмету любви дарили подарки на праздники, испытывали всяческие ритуальные мучения для того, чтобы быть «достойной», например, вырезали ножиком или выкалывали булавкой инициалы «божества», ели в знак любви мыло или пили уксус и, пробираясь ночью в местную церковь, молились за его благополучие.

Обожание императора, поощряемое руководством, вообще переходило всяческие границы. Институтки собирали и тщательно хранили «кусочки жаркого, огурца, хлеба» со стола, за которым обедал царь, выкрадывали платок, который разрезался на маленькие кусочки и распределялся между воспитанницами, носившими эти «талисманы» у себя на груди.

Урок рукоделия

«Со мной делайте, что хотите, — говорил Александр II воспитанницам московского Александровского института, — но собаку мою не трогайте, не вздумайте стричь у него шерсть на память, как это было, говорят, в некоторых заведениях». Но девушки не только отрезали шерсть с домашнего любимца Александра, но даже ухитрились вырезать в нескольких местах дорогой мех его шубы.

В программе обучения значились такие дисциплины, как чтение, правописание, французский и немецкий языки (потом был добавлен еще итальянский), физика, химия, география, математика, история, этикет, рукоделие, домоводство, закон Божий, риторика и бальные танцы.

На уроке танцев, 1901

Обычным было чередование французских и немецких дней, когда девушки были обязаны говорить только на этих языках даже между собой. За использование русского языка на шею проштрафившейся вешался картонный язык, который она должна была передать следующей, пойманной на месте «преступления». Правда, подобное наказание научились легко обходить: перед русской фразой вставляли на иностранном: «Как это сказать по-французски (по-немецки)?» и далее спокойно переходили на родной.

Урок географии

Неотъемлемой частью обучения было зазубривание ритуала приема августейших особ. «Помню, как при полном сборе всех классов инспектриса «репетировала» с нами этот церемониал: глубочайший, почти до самого пола, поклон-реверанс и хором произносимая по-французски фраза приветствия. Я ее помню и по сей день», — писала спустя десятилетия после окончания института Е.Н. Харкевич.

Обязательными были уроки физкультуры и танцы. Впрочем, учитывая, что в стенах института запрещалось бегать или играть в подвижные игры, а ежедневные прогулки были короткими, избытка физической активности не было.

Спортивные занятия

В Смольном служили хорошие преподаватели рукоделия, однако занимались они не столько обучением, сколько изготовлением дорогих вышивок, которые было принято дарить посещавшим институт важным персонам. Кроме того, девушек, которые особой склонности к вышивке не проявляли, предпочитали вовсе не учить этому ремеслу в целях экономии материала.

Обычная температура воздуха в институте была примерно 16°С, а в некоторых институтах могла доходить и до 12°С, поэтому зимняя ночь, проведенная под тонким одеялом, становилась для воспитанниц испытанием. Дополнительные покрывала разрешались в качестве редкого исключения.

Дортуар

Матрасы были жесткие, подъем производился в 6 утра, практиковалось ежедневное утреннее умывание до пояса холодной водой. Согреться и отоспаться можно было в местном лазарете. Там было теплее, чем в огромных дортуарах, выдавалось усиленное питание и многие барышни, в совершенстве овладевшие искусством падать в обморок, устраивали себе «каникулы», симулируя соответствующие болезни. Впрочем, многим притворяться не приходилось.

Умывальная

Специфическое отношение к немногочисленным мужчинам и доходящее до абсурда мнение институток о правилах приличия доставляли много хлопот врачам. Сама мысль о раздевании в присутствии лица другого пола заставляла стеснительных девиц терпеть боль до конца, иногда — трагического.

Медицинский осмотр

Елизавета Цевловская писала, что когда она упала с лестницы и сильно повредила грудь, мысль о том, что надо показаться в обнаженном виде доктору, заставила ее скрывать свое нездоровье. И только когда она от лихорадки упала в обморок, ее доставили к специалисту.

Катание с горки

Для зимних гуляний аллеи Смольного застилались досками. Протащить с собой в помещение почти растаявший снежок считалось большой доблестью. Гуляли воспитанницы исключительно на собственной территории и только раз в год — летом их выводили в Таврический сад, откуда предварительно выгоняли всех посетителей.

На катке

Читать книги вне программы запрещалось. Чтобы институтки не набрались вредных идей и сохранили невинность помыслов, о которой так пеклись воспитатели, для изучения литературы использовалась прошедшая строгую цензуру классика, в которой зачастую пропусков было больше, чем текста. Иногда воспитатели доходили до идиотизма: седьмую заповедь (запрет прелюбодеяния) заклеивали.

Воспитанницы на прогулке в саду за игрой в теннис

Варлам Шаламов писал, что «выброшенные места были собраны в особый последний том издания, который ученицы могли купить лишь по окончании института. Вот этот-то последний том и представлял собой для институток предмет особого вожделения». Если книгу удавалось достать, ее надо было хорошенько спрятать.

Группа воспитанниц Смольного института в гостиной за вышиванием и чтением

Умение изящно приседать в реверансе в Смольном XIX века ценилось больше успехов в математике, за хорошие манеры прощали неудачи в физике, ну а исключить могли за вульгарное поведение, но уж никак за неудовлетворительные оценки. Единственной из наук, считавшейся священной, было изучение французского языка.

Встречи с родственниками происходили по расписанию, в присутствии воспитателей и были ограничены четырьмя часами в неделю (двумя приемными днями). Особенно тяжело приходилось девочкам, привезенным издалека. Они не видели своих родных месяцами и годами, а поездки домой не разрешались.

Воспитанницы Смольного института с родственниками в приемном зале

Вся переписка контролировалась классными дамами, которые читали письма перед отправкой и после получения. Так воспитанниц ограждали от вредного влияния внешнего мира. Прекратить обучение по своему желанию и забрать дочь домой родители не имели права, встречаться чаще было невозможно, но, чтобы пустить письма «в обход цензуры», требовалось всего лишь заплатить горничной.

Воспитанниц учили кулинарии и ведению домашнего хозяйства, но знания по этим предметам давали совершенно отрывочные. Например, в старших классах существовало дежурство по кухне, когда институтки под руководством поваров сами готовили еду, однако, жарка котлет исчерпывалась для них только лепкой изделий из уже готового фарша. Никаких сведений о выборе мяса или о дальнейшей тепловой обработке блюда не давали.

Воспитанницы на кухне за приготовлением обеда

Питание было без излишеств, вот обычное меню на день:
Завтрак: хлеб с маслом и сыром, молочная каша или макароны, чай.
Обед: жидкий суп без мяса, мясо из супа, пирожок.
Ужин: чай с булкой.

По средам, пятницам и в посты рацион становился еще менее питательным: на завтрак давали шесть маленьких картофелин (или три средних) с постным маслом и кашу-размазню, в обед был суп с крупой, небольшой кусок отварной рыбы, метко прозванной голодными институтками «мертвечиной», и миниатюрный постный пирожок.

Воспитанницы Смольного института в столовой перед обедом

В один прекрасный момент, когда более половины девочек оказались в лазарете с диагнозом «истощение», посты сократили до полутора месяцев в год, но среды и пятницы никто не отменил. Расширить рацион можно было, внеся специальную плату и пить утром чай с более питательной пищей в комнате воспитательниц, отдельно от других институток.

При наличии карманных денег можно было договориться с прислугой и втридорога купить чего-либо из еды, но это сурово каралось классными дамами.

Выступление воспитанниц в колонном зале

После отбоя в дортуаре должна была соблюдаться тишина. Перед сном в спальнях были популярны истории о белых дамах, черных рыцарях и отрубленных руках. Стены к этому располагали, так как со Смольным была связана легенда о замурованной монахине.

Рассказчицы устраивали настоящий театр ужасов, переходя от страшного шепота к грозному басу и периодически хватая в темноте слушательниц за руки. Очень важно было не визжать от страха.

Торжественный выпускной акт в Смольном институте

Была ли жизнь воспитанниц после выпуска сплошным праздником? При столкновении с реальным миром у них возникал, как сейчас говорят, когнитивный диссонанс. В быту институтки были совершенно беспомощны. Выпускница Елизавета Водовозова вспоминала:

Тотчас после выхода из института я не имела ни малейшего представления о том, что прежде всего следует условиться с извозчиком о цене, не знала, что ему необходимо платить за проезд, и у меня не существовало портмоне.

Оставалось только сделать инфантильность своей изюминкой — невинно хлопать глазами и говорить трогательным детским голоском, любители спасти «невинное дитя» находились. Тем не менее, имена многих благородных выпускниц Смольного остались в истории.

Группа выпускниц Смольного института с преподавателями

Среди них княгиня Прасковья Гагарина — первая русская воздухоплавательница, баронесса София де Боде, командовавшая в 1917 году отрядом юнкеров и запомнившаяся современникам невероятной храбростью и жестокостью, Мария Закревская-Бенкендорф-Будберг — двойной агент ОГПУ и английской разведки, террористка и разведчица Мария Захарченко-Шульц, знаменитая арфистка Ксения Эрдели, а также одна из первых футуристок — поэтесса Нина Хабиас.

Другие статьи по теме:

• Места Санкт-Петербурга, исполняющие желания
• Цветы зла — блистательные авантюристки
• Авантюристка Жанна де Ламотт — прототип Миледи
• Тайна Башни Грифонов
• Ротонда на Гороховой: лестница Сатаны

Views All Time

21756

Views Today

1